В тот раз, когда на ромашковой поляне Ацухимэ впервые похвалила его за успехи в иайдзюцу, он не сказал, как у него все так здорово получилось. Не раскрыл секрета. А секрет на самом деле был прост. Артем тогда впервые поменял медитативный образ. До этого он представлял себе предложенные Ацухимэ неподвижный снег и воронье перо, а тут решил: «Дай попробую — сменю!» И сменил удачно.
Вот и сейчас Артем представил себе все ровно то же самое, что и на ромашковой поляне. Он представил ту пещеру горы Энку, куда отправили его монахи на Испытание. Лес сталактитов и сталагмитов, полумрак, стоячий неживой воздух, ненормальное беззвучие... лишь где-то вдалеке с большими перерывами разбивается о пол капель.
Образ не замещал мир целиком. Ты словно находился внутри прозрачного камня, а за его прозрачными стенами горели факелы, темнели сакуры, стояли в ожидании исхода люди. Стояла Ацухимэ...
Враг находился рядом не в образе неизвестного, задрапированного в черные одежды. Враг представал сейчас внутреннему взгляду Артема в образе того самого Дракона, что явился ему в пещере горы Энку. В серебристой сверкающей чешуе. В открытой пасти мелькает длинный раздвоенный язык. Морщинистые веки смыкаются-размыкаются, открывая вертикальный змеиный зрачок.
Дракон пошевелил лапой, стал поднимать ее...
А потом Дракон прыгнул на него. Как и тогда в пещере.
Тогда Дракон сбил его с ног и придавил лапой. Сейчас Артем должен был остановить его в полете, снеся проклятую драконью голову...
... Потом Артему рассказали, как выглядело это со стороны.
Они стояли друг против друга. Артем отвернул голову и смотрел в землю. Даймё же смотрел прямо на него.
Вокруг стояла тишина. Ну, разве что трещали факелы. И еще со стороны стены доносился стрекот цикад.
Рука Нобунага опустилась на рукоять. Сжала ее.
Артем оставался совершенно неподвижен, будто изваяние, а не человек. И смотрел все так же в землю, отвернув голову.
Тянулись мгновение за мгновением. И ничего не происходило.
Из темноты вдруг вырвалась и пролетела над головами летучая мышь. Но никого из поединщиков ее появление не заставило вздрогнуть или пошевелиться.
Еще прошли какие-то мгновения.
И вдруг Нобунага рванул катану из ножен...
... Его клинок остался вытащенным наполовину. Ровно наполовину.
Синеватой молнией сверкнула сталь. Словно и в самом деле вдруг молния проскочила от одного человека к другому. И все. Поединок был окончен.
Отсеченная голова даймё повисла на тонкой ниточке кожи.
У Артема так получилось не специально. Случайно вышло. Но эта ниточка кожи многое решила.
Оказывается, здесь у них, у средневековых самурайски заточенных японцев, наивысшим проявлением фехтовального мастерства считается срубить голову так, как это сделал Артем. Потому как голова повисает на ниточке кожи, а не катится по земле, что есть неэстетично. А когда на ниточке — это очень даже эстетично. Так они считают. И считают за великую жизненную удачу оказаться свидетелями поединка, заканчивающегося таким фехтовальным шедевром. Потом передают рассказы об этой схватке из поколения в поколение.
В общем, эта ниточка кожи убедила многих из тех, кто еще сомневался, что их даймё бьется не с кем-нибудь, а с человеческим воплощением Белого Дракона. И всех без исключения поразила — до ступора, до онемения...
В обстановке всеобщего столбняка Артем поднял над головой окровавленный «Свет восемнадцати лун».
— Даймё умер! Я — ваш даймё. Белый Дракон! Вы, самураи, не останетесь без господина. Кто из вас сделает харакири, тот умрет предателем. Он предаст императора, которого нужно спасать от варваров. Я поведу вас спасать родину от варваров! Варвары уже идут, уже грузятся на корабли! Небо выбрало меня!
И Артем неожиданно для самого себя закричал в полную глотку, задрав голову вверх и потрясая мечом:
— Небо выбрало меня!
С этого дня
все вы можете спать спокойно —
вы в Японии, гуси!
Исса
На скалах горели костры. Не священные костры-гома, а самые обычные костры. Только большие, чтобы видно было издалека. Чтобы за многие ри можно было увидеть вонзающиеся в небо огненные столбы, рассыпающееся искрами пламя. В костры, поддерживая высокое пламя, то и дело подбрасывали еще днем заготовленные сухие дрова.
Эта была четвертая ночь ожидания. Последняя ночь. Завтра луна окончательно угаснет и истечет срок, указанный в письме. Конечно, монголов что-то могло задержать. Конечно, подобный случай мог быть заранее оговорен между Нобунага и монгольскими вождями и, возможно, подразумевает еще день-другой ожидания на скалах. Да только откуда теперь обо всем этом узнаешь! Теперь только и остается, что ждать и надеяться.
Хм... Как бы банально это ни звучало, но так и тянет сказать: «Странная штука — жизнь». Он ждет оккупантов и захватчиков, как дорогих гостей. И Ацухимэ ждет их так же, и Омицу, и Такамори. И даже Сюнгаку с Рэцуко, которых здесь, на скалах нет, но они ждут не дождутся оккупантов, потому что их появление упрочит положение в провинции их покровителя Белого Дракона, а значит, и их самих.
От того, появятся или нет эти чертовы монгольские корабли, зависит многое. Не все, не будем нагнетать — но многое. Разумеется, Артем просчитал свои действия на случай, если монголы не появятся. Считай, только этим и занимался томительными часами ожидания. Уступать завоеванные позиции он, понятное дело, так просто не собирался.
Объяснить людям, почему не объявились монголы, можно по-средневековому просто: я-де, такой-растакой чародейски могучий Белый Дракон, колдовской силой наслал тайфун на корабли, когда они только-только отчалили от монгольского берега. И там они все и затонули. Скорее всего, в байку поверят. Станут, конечно, роптать, шептаться («Дракон-то не настоящий!»), но завоеванную позицию удержать будет возможно. Правда, тут есть опаска, что монголы появятся чуть позже, причалят где-нибудь самостоятельно. Пусть с горем пополам, но причалят и пойдут жечь-крушить страну Ямато. Тогда Белый Дракон с его насланными тайфунами будет выглядеть весьма глупо и смешно. А между прочим, по самурайским представлениям о жизни, нет ничего хуже, чем стать посмешищем в чужих глазах...